Рекомендовано для обсуждения в рамках литературного семинара.
Солнечный шут.
Нас учили бесшумно ходить по стеклу в чуть надтреснутых стенах дворца.
Нас учили не петь, но прожить ту судьбу, что мы выбрали в бликах софитных.
Нас учили держаться спиною к спине, в унисоны плести голоса.
Нас учили играть и поверить себе, чтобы песня летела… de vivre*…
Мы искали знамение в знаках судьбы, что, смеясь, набросала портрет твой
Слишком резким штрихом, надломив карандаш, заставляя бумагу молчать.
Мы умели смотреться друг в друга, забыв про подмостки и опер сюжеты,
На мгновенье в сценарных объятьях застыв, натяжение пальцами рвать.
Мы бесшумно вставали друг другу на след, опасаясь упасть в светотени,
Мы ловили дыханье и губы в попытках сбежать от разверзнутых ран.
Нас учили играть на надрыве, и мы в мастерстве своём преуспели:
Ты — король-победитель, я — солнечный шут. Поиграем, Флоран?
* к жизни (фр.)
***---***
Тридцатая.
Моей жизни с лихвой бы хватило на сто других,
В ней гитары сменяют тексты, а песни — роли.
Я когда-нибудь стану тем, кем клянусь не быть,
И тогда попрошу себя сжечь, чтоб не гнить в антресолях.
Минус шесть, а я мёзну, как в двадцать ниже нуля.
Мне не страшно, ведь я же выжил, а значит, сильный.
Принимаю вновь вызов: я — с зеркалом дуэлянт.
Отражаюсь: нас двое, и каждый себе мерило.
Я дошёл до тридцатой зимы, был любим и отпет.
Я успел сам продолжить себя, и мосты поджигаю.
Я искал свой Париж, с пол-пути ускользнувши к тебе.
Будто торг назначаю, цены на себя не зная.
Мне стихи твои стелят дорогу, лента пути
Запоясана красным, как оберег на удачу.
Череп скобами собран, я выжил не зря, смотри!
Я пришёл в твои мысли, не потерялся, значит.
Моя ночь — лишь подрамник, в котором натянут холст
Жёстких струн, что озвучат твою шутовскую бледность.
Не сжимай колокольцы в ладони, ты не так прост,
Как могло показаться нечаянному соседу.
Я же слышал, как бьётся сердце в бесцветной воде
Твоего голубого взгляда, когда рычишь ты,
Перекинувшись в волка, вставая на вражий след,
До утра исчезая, как тень, в переулках столичных.
Я держал твоё тело в руках, когда ты, смеясь,
Говорил и показывал, как можешь быть беспечен.
Сигареты сгорали, горчинкой мятной змеясь,
Пальцы грелись над пламенем мятых таблетных свечек.
Каждый однажды находит свой свет и путь,
Мой предначертан был с детства на нотном стане.
Плохо тебе? Постарайся сегодня уснуть.
Мне же — струны щипать до утра. Каково призвание?
Чёртов гений, плетуший мне песни из твоих слов,
Невесомо сидит на плече, ритму в такт ухмыляясь.
Заявляю права на твою бесовску?ю кровь.
Мне отказано? Хрен с ним. Ты слушай, что записалось!
***---***
Память — искусство.
Как бы там ни было, память – искусство, Микель.
Как бы ни странно звучали мои слова,
Я каждый вечер смеряю взглядом постель
И ухожу засыпать на гостиный диван.
На нём засыпал ты, когда ещё жил у меня,
На нём просыпался, разбуженный солнечным утром:
Безмолвный свидетель, нежданной любви западня –
Объятья хранит он, впечатав в себя перламутром.
Я, просыпаясь, ищу по привычке рукой,
Чтобы взлохматить, твою золотую макушку.
Но... слышу стон свой – обидчивый, рваный, сухой,
Когда мои пальцы врезаются в мякоть подушки.
Парочка фенек, приколотых мною к стене,
Были забыты тобой при уходе в спешке.
В руки возьму их, когда станет холодно мне...
Я их надену, как ты на лицо усмешку.
Память – искусство. Она – будто сладкий ликёр
Густеет и липнет к реальности новой роли:
Ты всё ещё нужен мне, словно морю соль.
Ты всё ещё нужен мне, даже против воли...
Теперь я обязан вести за собой Камелот.
Кого и куда поведу, если сам потерян?
Справляюсь. Конечно, справляюсь: былое – не в счёт.
...но память – искусство, и ты в моём сердце, Микеле...
***---***
Посмотрите, я счастлив!
Помнишь, ты говорил, что во сне не бывает страшно?
А я больше скажу: бывает ещё и больно.
На груди, там, где ты в лоскуты разрывал рубашку,
Поселилась змея. Жалит, душит, тварь подколодная.
Там, под рёбрами, гордая птица сломала крылья.
Ей не вольно, в софитных бликах глаза слезятся:
Ни вздохнуть, ни пропеть. Копошится прогнившей былью
Спёртый крик не-любви и боязнь никому не достаться.
Мы сменили друг друга, как струны на наших гитарах,
Изменяя себе. Без причины остаться близкими,
Проломили лады гулким эхом ночных кошмаров…
Мы играли друг друга тэппингом старых джазистов.
Мы врастали друг в друга как ноты, сплетая гамму,
При ключе выставляя бемоли, снижая тональность.
Нотным станом служили запястий белые шрамы,
Тонкой гранью потери чувств выводя в реальность.
И не держит спина: гениальный юнец так фриволен!
И не тянет гортань интервалы, хрипя на крещендо…
Да, реальность страшна: мы не влезем в старые роли.
Ты — король, ты играешь любовь из своей легенды.
Просыпаясь от боли, кричу, что тебя отпускаю.
Чуть увядшим цветком выползает на губы улыбка.
Снова шаг к авансцене, и я руки в зал простираю:
Посмотрите, я счастлив! А ты — лишь моя ошибка…
***---***
Цветное.
— Как ты живешь?
— Не тронь!
Нервный смешок в ладонь.
Полу-объятия, без прикосновения, страх красит чёрным глаза.
— Ты всё один?
Не ври!
Рыжим — огонь внутри.
Синим раскаянием, проникновенная, катится вниз слеза.
— Что я могу?
— Ничего.
Солнце зажглось фонарём:
Так же безогненно, жёлтеньким карликом, только что в руки не взять.
— Может, пойдём?
— Иди…
— Надо б ещё покурить.
Мокрые волосы в мороси — серые. Липнет к ресницам прядь.
— Холодно под…
— Дождём.
— Недалеко. Пойдём:
Там, за зелёными шторами, грезит быть маяком свеча.
— Ты же искал?
— Нашёл.
Взгляд голубой — как шёлк.
Трепетно-близкое пальцев касание, но поцелуи горчат.
— Ты не уйдёшь?
— Поверь:
Мечется в сердце зверь.
Белыми шрамами плечи расписаны, охрой сочится боль…
— Я буду ждать.
Вернись.
Я отпущу, но клянись:
Следующим утром, с алым рассветом, ты примешь новую роль.
***---***
Астериск.
--
— Когда снег растает, во что он превратится?
— Разумеется, в воду.
— А вот и нет. Он превратится в весну.
--
Ты — астериск в сноске каждой моей ошибки.
Так пунктуация правит мою орфографию.
Не отступая от слова, две скобки выставить...
Видишь, шучу? Можно дальше в улыбку помалкивать.
Ты – тессеракт, развернувшийся гипертекстом.
Космос, где все направления делятся поровну
Между своим и чужими мирами. И если
Заносит на повороте – не важно, в какую сторону.
Ноты знакомы, но сложная партитура
Колким стаккато срывает на престо коды —
Так диссонирует голос в другой тесситуре,
И не звучат в разных тониках те же аккорды.
Блекнут софиты в тщете осветить арьерсцену,
А монолог — том исправленных опечаток.
Трагик запутался в фурках, упал на колени,
С дерзкой бравадой из драмы нырнув в буффонаду.
Руки, разбитые в кровь, страх — подобие комы,
След ДНК на обоях — оборванных, скомканных.
Я запомню то место, где ты считал себя дома...
Тебя сейчас можно пытать просто видом из окон,
Но солнце растопит снега, их в весну превращая.
Вену реки пробьют льдины иглой эпитафий.
Спрячь амнезию в анамнез цветастого мая.
Спи сладко, родной: у нас слишком разное завтра.
***---***
23 часа (лёгких тебе дорог).
Провожаю седой поезд в неродной, но любимый город,
Повторяю мотив песни, риффы новые в голове.
Я не знаю сейчас, где ты, я не знаю, кто там с тобою.
Ты, наверное, так же месишь снег и грязь, проходя по Москве.
Пробегаю под светофором, успевать не пытаясь в зелёный,
Недокуренной сигаретой недосказанное травя.
Ты подходишь к метро, конечно. Ну а мой городок сонный
Укрывается ночью, зная, что уже не дождется тебя.
Здесь не сплю только я и кошки, убегающие в подвалы,
И автобусы уже редко ходят. Домой — в такси.
Я устал от серийных концертов, сил и мыслей почти не осталось.
Я жалею, что так о многом не успел тебя расспросить.
Я хотел бы узнать, какие ты конфеты любил в детстве,
И какие читал книги, и смотрел ли победный салют.
Напишу и спою тебе песню о мальчишке с бумажным сердцем,
Со стеклянным шаром в ладонях. И пускай мой ритм разобьют
Металлические колёса, что уносят скорый с вокзала —
Он прорвёт акварельный сумрак и приедет на площадь трёх.
Утром выйду не я из вагона, на плече унося гитару.
Я опять провожал артиста на московский. Лёгких дорог!
***---***
Любовь в меру апатии.
---
"В моих дебрях нет плоти, я сам себе клеть и плеть.
Непривыкший к заботе, не выращенный в тепле,
Я не жду, что мне кто-то там будет петь." © Даниэль Бантос.
--
Сейчас надо мною солнце — такое, что слепит глаза.
Вставай, заплети косы той, что уже за тебя.
Она и без слов отзовётся на быстый руки взмах.
За счастье почтёт — разобьётся о волчьего сердца базальт.
Если в её голове гроза, ты этой грозы сильней —
Так разгоняет свет маяка бурю огнём фитилей.
Так текут реки, и реки — враги, покуда сталь на плечах…
…вплети в её волосы лепестки, спой ей балладу шута.
Странною розой ветров оставляешь следы на тысячах троп.
Плавятся, рвутся круги, размыкает их крик из души взахлёб.
Смотришь куда-то вдаль, дороги стирают твои сапоги.
Странное чувство — как будто пробило стену волной изнутри.
Ты на руинах станцуешь и снова оставишь цепочку следов
На перепутьи. Отчаянно, больно искать будешь новый кров,
Руки сбивая, вскрывая границы словом. Броня тесна.
Мы помним, что истина есть в вине, но чья это будет вина?
Ты убежишь из кошмара, а я останусь, не вставши в строй,
Чтоб было тебе, где обсохнуть, согреться, в открытое вспрыгнув окно.
Весь мир пред тобой, но решишь ли уйти ты? Луч в небесах блеснул.
Она за тебя. Бери её в руки, как ветер ночной — звезду.
Ты обделён улыбкой, но волей и силами — ни за что.
Дикий, неистовый, неприручённый, знаешь в скитаниях толк.
Она за тебя, и она — за тобой. Стираются сапоги…
Безумец, ты ищешь святой Грааль. Но знай — он в твоей груди.
***---***
Фантом.
Скрой лицо, о несчастный фантом!
Сохрани свою тайну, как честь,
Чтоб тебя этот мир не нашел.
Слез не будет: сладка твоя месть.
И холодный дождь одиночества
Над душою заплачет лжеца:
Ты узришь могилы убожество.
Смерть – не форма, а часть бытия.
Танец с тьмой на могильной плите,
Песнь огня, что свободу дает…
Ты сжимаешь маску в руке:
Этот мир тебя не найдет.
Не печалься, что нас уже нет:
То, что помнили мы – просто сон.
И, смывая с губ пепел побед,
Скрой лицо, о воскресший фантом!
Выходи же из чрева огня!
Расскажи, как быть агнцем в аду!
Ты живешь. Это значит, что я
День за днем твое сердце веду.
Выпей кровь, или душу возьми,
Или… что тебе нужно, чтоб жить?..
И давай оставаться детьми,
Если призрак способен любить.
Обещай разделить со мной боль,
А не можешь – дели со мной жизнь!
Скрой лицо, о безликий фантом,
Чтоб тебя не нашел этот мир…
***---***
А это страшно.
Наверное, так и должно быть. Может быть, это нормально –
Метаться, пытаясь тебя находить, и выдыхать в пустоту.
Кривиться в картонной улыбке, заискивающе и рвано,
И восклицать: «Привет, mon ami!», а не шептать: « ?Х?о?ч?у?...»
Хочу.
Наверное, это странно – гладить изгиб обечайки,
Глядя на рваные струны, а представлять тебя?
Может быть, так и надо – беситься черновиками
Надрывных, истерзанных текстов, о несказАнном моля?
Знаешь, а это страшно – выкуривать звёзды в небо,
Которое столь недавно облобызал твой взгляд.
Я ведь почти не помню, как я мог быть безгрешен,
Твоих не желая объятий, которые опьянят.
Веришь ли, я прорвался, вскрылся, тебя узнавая.
Будешь ли ты милосерден, если я не смолчу,
Песней в тебя вгрызаясь, лезвием-словом пронзая,
Ролью в тебя вживаясь, произнесу: « ?Л?ю?б?л?ю?» ?
Люблю.
--
С уважением,
Лиа Любимова.