Умный поиск



Императоръ Петръ III (Ключевский В.О. Курс русской истории, 1910)

Ключевский, В.О. Императоръ Петръ III // Курсъ русской исторiи. Часть IV  / проф. В. Ключевскаго.- Москва, 1910.- С. 455-463.

О. Ключевский. Курс русской историиНе оплакало ее [речь идёт о смерти российской императрицы Елизаветы Петровны] только одно лицо, потому что было не русское и не умѣло плакать: это – назначенный ею самой наслѣдникъ престола – самое непрiятное изъ всего непрiятнаго, что оставила послѣ себя императрица Елизавета.

Этотъ наслѣдникъ, сынъ старшей Елизаветиной сестры, умершей вскорѣ послѣ его рожденiя, герцогъ Голштинскiй, извѣстен въ нашей исторiи подъ именемъ Петра III. По странной игрѣ случая въ лицѣ этого принца совершилось загробное примиренiе двухъ величайшихъ соперниковъ начала XVIII вѣка: Петръ III былъ сынъ дочери Петра I и внукъ сестры Карла XII. Вслѣдствiе этого владѣльцу маленькаго герцогства Голштинскаго грозила серьезная опасность стать наслѣдникомъ двухъ крупныхъ престоловъ, шведскаго и русскаго.

Сначала его готовили къ первому и заставляли учить лютеранскiй катехизисъ, шведскiй языкъ и латинскую грамматику. Но Елизавета, вступивъ на русскiй престолъ и желая обезпечить его за линiей своего отца, командировала майора Корфа съ порученiемъ во что бы ни стало взять ея племянника изъ Киля и доставить въ Петербургъ. Здѣсь Голштинскаго герцога Карла-Петра-Ульриха преобразили въ великаго князя Петра Ѳеодоровича и заставили изучать русскiй языкъ и православный катехизисъ.

Но природа не была къ нему такъ благосклонна, какъ судьба: вѣроятный наслѣдникъ двухъ чужихъ и большихъ престоловъ, онъ, по своимъ способностямъ, не годился и для своего собственнаго маленькаго трона. Онъ родился и росъ хилымъ ребенкомъ, скудно надѣленнымъ способностями.

Въ чемъ не догадалась отказать неблагосклонная природа, то сумѣла отнять у него нелѣпая голштинская педагогiя. Рано ставъ круглымъ сиротой, Петръ въ Голштинiи получилъ никуда негодное воспитанiе подъ руководствомъ невѣжественнаго придворнаго, который грубо обращался съ нимъ, подвергалъ унизительнымъ и вреднымъ для здоровья наказанiямъ, даже сѣкъ принца. Унижаемый и стѣсняемый во всемъ, онъ усвоилъ себѣ дурные вкусы и привычки, сталъ раздражителенъ, вздоренъ, упрямъ и фальшивъ, прiобрѣлъ печальную наклонность лгать, съ простодушнымъ увлеченiемъ вѣруя въ свои собственные вымыслы, а въ Россiи прiучился еще напиваться.

Въ Голштинiи его такъ плохо учили, что въ Россiю онъ прiѣхалъ 14-лѣтнимъ неучемъ и даже императрицу Елизавету поразилъ своимъ невѣжествомъ. Быстрая смѣна обстоятельствъ и программы воспитанiя въ конецъ сбила съ толку и безъ того некрѣпкую его голову. Принужденный учиться то тому, то другому безъ связи и порядка, Петръ кончилъ тѣмъ, что не научился ничему, а несходство голштинской и русской обстановки, безсмыслiе кильскихъ и петербургскихъ впечатлѣнiй совсѣмъ отучило его понимать окружающее.

Развитiе его остановилось раньше его роста; въ лѣта мужества онъ оставался тѣмъ же, чѣмъ былъ въ дѣтствѣ, выросъ, не созрѣвъ. Его образъ мыслей и дѣйствiй производилъ впечатлѣнiе чего-то удивительно-недодуманного и недодѣланного. На серьезныя вещи онъ смотрѣлъ дѣтскимъ взглядомъ, а къ дѣтскимъ затѣямъ относился съ серьезностью зрѣлаго мужа. Онъ походилъ на ребенка, вообразившаго себя взрослымъ; на самомъ дѣлѣ это былъ взрослый человѣкъ, навсегда оставшiйся ребенкомъ. Уже будучи женатъ, въ Россiи, онъ не могъ разстаться со своими любимыми куклами, за которыми его не разъ заставали придворные посѣтители.

Сосѣдъ Пруссiи по наслѣдственному владѣнию, онъ увлекался военной славой и стратегическимъ генiемъ Фридриха II. Но такъ какъ въ его минiатюрномъ умѣ всякiй крупный идеалъ могъ помѣститься только разбившись на игрушечныя мелочи, то это воинственное увлеченiе повело Петра только къ забавному пародированiю прусскаго героя, къ простой игрѣ въ солдатики. Онъ не зналъ и не хотѣлъ знать русской армiи, и такъ какъ для него были слишкомъ велики настоящiе живые солдаты, то онъ велѣлъ надѣлать себѣ солдатиковъ восковыхъ, свинцовыхъ и деревянныхъ и разставлялъ ихъ въ своемъ кабинетѣ на столахъ съ такими приспособленiями, что если дернуть за протянутые по столамъ шнурки, то раздавались звуки, которые казались Петру похожими на бѣглый ружейный огонь. Бывало въ табельный день онъ соберетъ свою дворню, надѣнетъ нарядный генеральскiй мундиръ и произведетъ парадный смотръ своимъ игрушечнымъ войскамъ, дергая за шнурки и съ наслажденiемъ вслушиваясь въ батальные звуки.

Разъ Екатерина, вошедши к мужу, была поражена представившимся ей зрѣлищемъ. На веревкѣ, протянутой съ потолка, висѣла большая крыса. На вопросъ Екатерины, что это значитъ, Петръ сказалъ, что крыса совершила уголовное преступленiе, жесточайше наказуемое по военнымъ законамъ: она забралась на картонную крѣпость, стоявшую на столѣ, и съѣла двухъ часовыхъ изъ крахмала. Преступницу поймали, предали военно-полевому суду и приговорили къ смертной казни черезъ повѣшенiе.

Елизавета приходила въ отчаянiе отъ характера и поведенiя племянника и не могла провести съ нимъ четверти часа безъ огорченiя, гнѣва и даже отвращенiя. У себя въ комнатѣ, когда заходила о немъ рѣчь, императрица заливалась слезами и жаловалась, что Богъ далъ ей такого наслѣдника. Съ ея набожнаго языка срывались совсѣмъ не набожные отзывы о немъ: «проклятый племянникъ», «племянникъ мой уродъ, чортъ его возьми»! Такъ разсказываетъ Екатерина въ своихъ запискахъ. По ея словамъ, при дворѣ считали вѣроятнымъ, что Елизавета въ концѣ жизни согласилась бы, если бы ей предложили выслать племянника изъ Россiи, назначивъ наслѣдникомъ его 6-лѣтняго сына Павла; но ея фавориты, задумывавшiе такой шагъ, не отважились на него и, перевернувшись по-придворному, принялись заискивать милости у будущаго императора.

Не подозрѣвая миновавшей бѣды, напутствуемый зловѣщими отзывами тетки, этотъ человѣкъ наизнанку, у котораго спутались понятiя добра и зла, вступилъ на русскiй престолъ. Онъ и здѣсь сохранилъ всю узость и мелочность мыслей и интересовъ, въ которыхъ былъ воспитанъ и выросъ. Умъ его, голштински-тѣсный, никакъ не могъ расшириться въ географическую мѣру нечаянно доставшейся ему безпредѣльной имперiи. Напротивъ, на русскомъ престолѣ Петръ сталъ еще болѣе голштинцемъ, чѣмъ былъ дома. Въ немъ съ особенной силой заговорило качество, которымъ скупая для него природа надѣлила его съ безпощадной щедростью: это была трусость, соединявшаяся съ легкомысленной безпечностью. Онъ боялся всего въ Россiи, называлъ ее проклятой страной и самъ выражалъ убѣжденiе, что въ ней ему непремѣнно придется погибнуть, но нисколько не старался освоиться и сблизиться съ ней, ничего не узналъ въ ней и всего чуждался; она пугала его, какъ пугаются дѣти, оставшiяся одни  въ обширной пустой комнатѣ.

Руководимый своими вкусами и страхами, онъ окружилъ себя обществомъ, какого не видали даже при Петрѣ I, столь неразборчивомъ въ этомъ отношенiи, создалъ себѣ собственный мiрокъ, въ которомъ и старался укрыться отъ страшной ему Россiи.

Онъ завелъ особую голштинскую гвардiю изъ всякаго международнаго сброда, но только не изъ русскихъ своихъ подданныхъ: то были большею частiю и капралы прусской армiи, «сволочь, по выраженiю кн. Дашковой, состоявшаяся изъ сыновей нѣмецкихъ сапожниковъ». Считая для себя образцомъ армiю Фридриха II, Петръ старался усвоить себѣ манеры и привычки прусскаго солдата, началъ выкуривать непомѣрное количество табаку и выпивать непосильное множество бутылокъ пива, думая, что безъ этого нельзя стать «настоящимъ бравымъ офицеромъ».

Вступивъ на престолъ, Петръ рѣдко доживалъ до вечера трезвымъ и садился за столъ обыкновенно навеселѣ. Каждый день происходили пирушки въ этомъ голштинскомъ обществѣ, къ которому по временамъ присоединялись блуждающiя кометы, заѣзжiя пѣвицы и актрисы. Въ этой компанiи императоръ, по свидѣтельству Болотова, близко его видавшаго, говаривалъ «такой вздоръ и такiя нескладицы», что сердце обливалось кровью у вѣрноподданныхъ отъ стыда предъ иностранными министрами: то вдругъ начнетъ онъ развивать невозможные преобразовательные планы, то съ эпическимъ воодушевленiемъ примется разсказывать о небываломъ побѣдоносномъ своемъ походѣ на цыганскiй таборъ подъ Килемъ, то просто разболтаетъ какую-нибудь важную дипломатическую тайну.

На бѣду императоръ чувствовалъ влеченiе къ игрѣ на скрипкѣ, считая себя совершенно серьезно виртуозомъ, и подозрѣвалъ въ себѣ большой комическiй талантъ, потому что довольно ловко выдѣлывалъ разныя смѣшныя гримасы, передразнивалъ священниковъ въ церкви и нарочно замѣнилъ при дворѣ старинный русскiй поклонъ французскимъ присѣданiемъ, чтобы потомъ представлять неловкiе книксены пожилыхъ придворныхъ дамъ. Одна умная дама, которую онъ забавлялъ своими гримасами, отозвалась о немъ, что онъ совсѣмъ непохожъ на государя.

Въ его царствованiе было издано нѣсколько важныхъ и дѣльныхъ указовъ, каковы были, напримѣръ, указы объ упраздненiи Тайной канцелярiи, о позволенiи бѣжавшимъ за границу раскольникамъ воротиться въ Россiю съ запрещенiемъ преслѣдовать за расколъ. Эти указы внушены были не отвлеченными началами вѣротерпимости или огражденiя личности отъ доносовъ, а практическими разсчетами людей, близкихъ къ Петру, Воронцовыхъ, Шуваловыхъ и другихъ, которые, спасая свое положенiе, хотѣли царскими милостями упрочить популярность императора. Изъ такихъ же соображенiй вышелъ и указъ о вольности дворянства.

Но самъ Петръ мало заботился о своемъ положенiи и скоро успѣлъ вызвать своимъ образомъ дѣйствiй единодушный ропотъ въ обществѣ. Онъ какъ будто нарочно старался вооружить противъ себя всѣ классы и прежде всего духовенство.

Онъ не  скрывалъ, напротивъ, задорно щеголялъ своимъ пренебреженiемъ къ церковнымъ православнымъ обрядамъ, публично дразнилъ русское религiозное чувство, въ придворной церкви во время богослуженiя принималъ пословъ, ходя взадъ и впередъ, точно у себя въ кабинетѣ, громко разговаривалъ, высовывалъ языкъ священнослужителямъ, разъ на Троицынъ день, когда всѣ опустились на колѣни, съ громкимъ смѣхомъ вышелъ изъ церкви. Новогородскому архiепископу Димитрiю Сеченову, первоприсутствующему въ Синодѣ, данъ былъ приказъ «очистить русскiя церкви», т.-е. оставить въ нихъ только иконы Спасителя и Божiей Матери и вынести остальныя, русскимъ священникамъ обрить бороды и одѣваться какъ лютеранскiе пасторы. Исполненiемъ этихъ приказовъ повременили, но духовенство и общество всполошились: люторы надвигаются!

Особенно раздражено было черное духовенство за предпринятую Петромъ III секуляризацiю церковныхъ недвижимыхъ имуществъ. Управлявшая ими Коллегiя экономiи, прежде подвѣдомственная Синоду, теперь поставлена была въ прямую зависимость отъ Сената и предписано было отдать крестьянамъ всѣ церковныя земли и съ тѣми, какiя они пахали на монастыри и архiереевъ, а изъ собираемыхъ съ церковныхъ вотчинъ доходовъ назначить на содержанiе церковныхъ учрежденiй ограниченные штатные оклады. Эту мѣру Петръ не успѣлъ привести въ исполненiе; но впечатлѣнiе было произведено.

Гораздо опаснѣе было раздраженiе гвардiи, этой щекотливой и самоувѣренной части русскаго общества. Съ самаго вступленiя на престолъ Петръ старался всячески рекламировать свое безграничное поклоненiе Фридриху II. Онъ при всѣхъ набожно цѣловалъ бюстъ короля, во время одного параднаго обѣда во дворцѣ при всѣхъ сталъ на колѣни передъ его портретомъ.

Тотчасъ по воцаренiи онъ облекся въ прусскiй мундиръ и носилъ чаще прусскiй орденъ. Пестрый и антично-узенькiй прусскiй мундиръ былъ введенъ и въ русской гвардiи, замѣнивъ собой старый просторный темнозеленый кафтанъ, данный ей Петромъ I.

Считая себя военнымъ подмастерьемъ Фридриха, Петръ III старался ввести строжайшую дисциплину и въ немного распущенныхъ русскихъ войскахъ. Каждый день происходили экзерцицiи. Ни рангъ, ни возрастъ не освобождали отъ маршировки. Сановные люди, давно не видавшiе плаца, да къ тому же успѣвшiе запастись подагрой, должны были подвергнуться военно-балетной муштровкѣ прусскихъ офицеровъ и продѣлывать всѣ военные артикулы. Фельдмаршалъ, бывшiй генералъ-прокуроръ Сената, старикъ кн. Никита Трубецкой по своему званiю подполковника гвардiи долженъ былъ являться на ученье и маршировать вмѣстѣ съ солдатами.

Современники не могли надивиться, какъ времена перемѣнились, какъ, по выраженiю Болотова, нынѣ больные и небольные и старички самые поднимаютъ ножки и на ряду съ молодыми маршируютъ и такъ же хорошохонько топчутъ и мѣсятъ грязь, какъ и солдаты.

Что было всего обиднѣе, сбродной голштинской гвардiи Петръ отдавалъ во всемъ предпочтенiе передъ русскою, называя послѣднюю янычарами. А въ русской внѣшней политикѣ хозяйничалъ прусскiй посланникъ, всѣмъ распоряжавшiйся при дворѣ Петра. Прусскiй вѣстовщикъ до воцаренiя, пересылавшiй Фридриху II въ Семилѣтнюю войну свѣдѣнiя о русской армiи, Петръ на русскомъ престолѣ сталъ вѣрноподданнымъ прусскимъ министромъ.

Передъ возмущеннымъ чувствомъ оскорбленнаго нацiонального достоинства опять возсталъ ненавистный призракъ второй бироновщины, и это чувство подогрѣвалось еще боязнью, что русская гвардiя будетъ раскассирована по армейскимъ полкамъ, чѣмъ ей грозилъ уже Биронъ. Къ тому же все общество чувствовало въ дѣйствiяхъ правительства шатость и капризъ, отсутствiе единства мысли и опредѣленнаго направленiя. Всѣмъ было очевидно разстройство правительственнаго механизма.

Все это вызвало дружный ропотъ, который изъ высшихъ сферъ переливался внизъ и становился всенароднымъ. Языки развязались, какъ бы не чувствуя страха полицейскаго; на улицахъ открыто и громко выражали недовольство, безъ всякаго опасенiя порицая государя.

Ропотъ незамѣтно сложился въ военный заговоръ, а заговоръ повелъ къ новому перевороту.

 

Оригинал статьи можно посмотреть в Центре писателя В.И. Белова.
При использовании материалов ссылки на сайт centr-belova.ru и источник публикации обязательны.

Поделиться

 

Метрика