Умный поиск



Некрасов Николай Алексѣевичъ (Энциклопедический словарь Гранат, нач. XX в.)

Энциклопедический словарь Русского Библиографического Института Гранат / до 33-го тома под ред. Ю.С. Гамбарова [и др.]. - 11-е стер. изд.- Москва : Ред. и экспедиция «Русского Библиографического Института Гранат».
Том тридцатый : Наука - Павел Дьякон.- [Б. г.].- Стлб. 111-119 : портр.

Н.А. Некрасов. Портрет И.Н. Крамского (1877)Некрасовъ, Николай Алексѣевичъ, знаменитый поэтъ, род. 22 ноября 1821 г.

Едва ли есть писатель, жизнь и работа котораго возбудили такое разнообразiе отношенiй, оцѣнокъ, мнѣнiй, какъ поэтическая дѣятельность и личная жизнь Н. Начавшееся еще при жизни поэта несогласiе взглядовъ продолжалось послѣ его смерти и, повидимому, не вполнѣ уничтожилось даже теперь. Причиной такого различнаго отношенiя были не только противоположныя тенденцiи и различные общественные взгляды цѣнителей Н., но и не вполнѣ выяснившаяся для современниковъ личность поэта, сложившаяся подъ влiянiемъ тяжелыхъ условiй жизни.

Происходя изъ дворянской семьи, проведя дѣтство въ помѣщичьей обстановкѣ, Н. съ юношескихъ лѣтъ вынужденъ былъ вести жизнь разночинца. Его сотоварищамъ по происхожденiю и художественному творчеству – Тургеневу, Толстому и др. (исключенiе, можетъ быть, представлялъ одинъ Достоевскiй) – совершенно незнакомы были матерiальныя лишенiя; ихъ литературная дѣятельность не зависѣла отъ необходимости зарабатывать перомъ деньги для пропитанiя. На долю Н. эта необходимость выпала не въ меньшей, если не въ большей степени, чѣмъ на долю такъ называемыхъ разночинцевъ. Только въ характерѣ его оказалось больше твордости и силы, чѣмъ у многихъ представителей разночинства, и обстоятельства, сгубившiя не мало талантовъ, наложивъ на Н. свою тяжелую руку, не отняли у него возможности выдвинуться и занять мѣсто, отвѣчавшее его богатымъ дарованiямъ.

Детство Н. прошло въ дворянской усадьбѣ, - дѣтство безрадостное, небогатое веселыми впечатлѣнiями, омрачавшееся страхомъ передъ отцомъ и освѣщавшееся только болѣзненной любовью къ матери. Отецъ, бывшiй армейскiй офицеръ, женившiйся во время походныхъ скитанiй на полькѣ, превосходившей его и образованiемъ, и умомъ, и качествами сердца, держалъ семью подъ властью своихъ деспотическихъ привычекъ. Страданiя матери, грубо оскорбляемой, на всю жизнь остались въ воспоминанiяхъ Н., и многiя строфы его произведенiй посвящены памяти объ этихъ страданiяхъ и выраженiю нѣжной любви поэта къ несчастной ихъ жертвѣ.

На 11-мъ году Н. былъ отданъ въ ярославскую гимназiю, но курса въ ней не окончилъ изъ-за проявленнаго имъ неуваженiя къ гимназическому начальству. Отправленный затѣмъ отцомъ въ Спб. для поступленiя въ дворянскiй полкъ, Н. самовольно измѣнилъ карьеру, поступивъ вольнослушателемъ въ университетъ. Возмущенный отецъ отказался матерiально поддерживать сына, предоставивъ его собственнымъ силамъ.

Эти силы были велики, и 16-лѣтнiй мальчикъ не потерялся въ столицѣ, но ему пришлось перейти черезъ столько мытарствъ, вынести столь долгiе «года гнетущихъ впечатлѣнiй», что на всю жизнь отъ нихъ остался, какъ говоритъ одно покаянное стихотворенiе Н., «неизгладимый слѣдъ». Будущему поэту приходилось странствовать по улицамъ, не имѣя ночлега, пользоваться состраданiемъ нищихъ, жить въ ихъ притонахъ, не зная, когда окончатся мытарства.

Н. искалъ литературнаго труда, писалъ рецензiи, сказки, азбуки, театральныя пьески. Это было время всеобщаго восхищенiя водевилями, и юный Н., подъ именемъ Н. Перепельскаго, не разъ пользовался одобренiемъ публики и критики, какъ водевилистъ. Онъ организовывалъ изданiе сборниковъ, куда, благодаря своей кипучей энергiи, собиралъ мнгочисленныхъ литераторовъ; онъ помышлялъ объ изданiи журналовъ.

Но призванiемъ своимъ Н. считалъ поэзiю и въ очень еще юномъ возрастѣ издалъ собранiе стихотворенiй «Мечты и звуки» (онъ потомъ скупалъ экземпляры книги и уничтожалъ ихъ). Несмотря на неблагопрiятные отзывы крiтиковъ, которыхъ онъ цѣнилъ, Н. не оставилъ своихъ поэтическихъ опытовъ, и одно изъ первыхъ стихотворенiй, служащихъ отзвукомъ на печальную жизнь деревни, заслужило одобрительное замѣчанiе Бѣлинскаго.

Литературная дѣятельность поглощала не все время Н. Его организаторскiй талантъ выдвинулъ его впередъ въ области журналистики: онъ сдѣлался руководителемъ наиболѣе влiятельныхъ русскихъ журналовъ: «Современника», который прiобрѣлъ въ 1846 г. и который редактировалъ до его закрытiя въ 1866 г., и «Отеч. Зап.», взятыхъ имъ подъ свою редакцiю съ 1868 г. Во главѣ «Отеч. Зап.» онъ оставался до смерти, послѣдовавшей 27 декабря 1877 г.

Сильная, страстная, но замкнутая личность Н. осталась не вполнѣ ясной даже для его близкихъ знакомыхъ и соратниковъ по журнальной работѣ. Они пробовали давать его характеристику, но цѣльнаго образа не получалось: очевидно, «года гнетущихъ впечатлѣнiй» отняли у Н. способность открываться даже близкимъ по духу и работѣ людямъ; въ ихъ изображенiи онъ выступалъ то обладателемъ необыкновенно сильной воли, не сгибающейся ни  подъ какими влiянiями, то жалкимъ и растеряннымъ подъ напоромъ бросаемыхъ ему въ лицо обвиненiй. Со стороны враговъ обвиненiя сыпались въ изобилiи. Изъ многочисленныхъ обвинительныхъ и оправдательныхъ отзывовъ личность Н. до сихъ поръ не кажется менѣе таинственной, а противорѣчiя въ его поведенiи такъ и остаются немотивированными. Этими противорѣчiями вызваны лучшiя лирическiя строфы Н.; ими же, может быть, объясняются тѣ «звуки невѣрные», которые, по его признанiямъ, иногда вызывала «у лиры» его рука въ минуты, «когда грозилъ неумолимый рокъ».

Литературная дѣятельность Н. такъ жк, какъ и его личность, вызывала противорѣчивыя оцѣнки, - отъ совершеннаго отрицанiя поэтическаго дарованiя и сведенiя всей художественной дѣятельности поэта къ писанiю «передовицъ въ стихотворной формѣ» до признанiя Н. поэтомъ, стоящимъ выше Пушкина и Лермонтова.

Однако, для оцѣнки литературной дѣятельности Н. нѣтъ необходимости сравнивать его съ кѣмъ бы то ни было. Онъ занимаетъ совершенно особое, ярко отмѣченное мѣсто въ нашей литературѣ, - мѣсто, которое не опредѣляется часто прилагаемыми къ нему словами «пѣвецъ народнаго горя», при чемъ слово народный понимается какъ деревенскiй. Горю деревни Н. отдалъ много произведенiй, но кругъ его поэтическаго воздѣйствiя былъ шире: онъ касался всякого униженiя, испытываемаго человѣкомъ въ столконовенiяхъ общественныхъ, семейныхъ, сословныхъ, - униженiя нравственнаго или матерiальнаго, по большей части стоящаго въ зависимости отъ даннаго соцiальнаго строя. Для него не было неясности въ опредѣленiи вины оскорбляющихъ и чистоты оскорбленныхъ. Позднѣйшiя сомнѣнiя наблюдателей деревенской и городской общественной жизни, выдѣвшихъ нескончаемую зависимость  явленiй другъ отъ друга и невозможность найти, какъ выражался одинъ изъ героевъ Гл. Успенскаго, «первоначалъ» человѣческихъ страданшй, для Н. не существовали. Какъ бы ни развертывалась общественная жизнь, какъ бы ни сцѣплялись одно съ другимъ ея проявленшя, несправедливость казалась ему всегда достойной наказаншя и оскорбитель никогда не удостаивался снисхожденшя.

Сомнѣнше не было знакомо Н., и поэзшя его была совершенно лишена той дымки нерѣшительности и неясности, которая является одной изъ самыхъ привлекательныхъ сторонъ творчества многихъ поэтовъ. Даже лирическiя произведенiя Н., даже его мучительныя переживанiя, изложенныя въ страстно-покаянныхъ стихахъ, были результатомъ не сомнѣнiя, а яснаго сознанiя, гдѣ правда и гдѣ уклоненiе отъ нея. Не борьбой долга съ чувствомъ проникнуты эти лирическiя строфы, а сознанiемъ измѣны должному, ясно возрастающей передъ взоромъ поэта.

Ясность представленiя  того, что не должно быть, была главной чертой Н. Онъ зналъ, куда не надо итти, какъ не слѣдуетъ поступать, чѣмъ нельзя руководиться въ жизни; и этотъ извѣстный ему критерiй примѣнялъ къ людямъ, къ общественнымъ явленiямъ, къ самому себѣ. Не то, чтобы идеалъ общежитiя ясно рисовался передъ его глазами, - этого нельзя замѣтить въ произведенiяхъ Н., - но въ поэтѣ было своего рода ясновидѣнiе того, что не отвѣчаетъ идеалу.

Этой отрицательной стороной человѣческихъ отношенiй Н., главнымъ образомъ, и мучился. Какой бы предметъ ни возставалъ передъ нимъ, онъ прежде всего смотрѣлъ, какою стороною своей этотъ предметъ оскорбляетъ человѣка. Смотрѣлъ ли онъ на городъ, ему рисовался «не лучезарный, золотистый, но рѣдкiй солнца лучъ… о нѣтъ! – твой день больной, твой вечеръ мглистый, туманный медленный разсвѣтъ». Если взору его представлялись фабрики, онъ слышалъ «тихiй плачъ и жалобы дѣтей», стоящихъ у фабричныхъ машинъ. Улица открывала ему воспомнанiя о комъ-то, кого «съ дѣтства судьба не взлюбила»; она бросала ему въ глаза контрасты между «убогой и нарядной», между той, которую свѣтъ «предаетъ поруганью», и тою, которой охотно прощаютъ. Благотворительность тотчасъ выдвигала типъ филантропа, подрывающаго  своимъ оскорбительнымъ отношенiемъ вѣру несчастныхъ въ возможность перемѣны жизни къ лучшему. Если онъ ѣхалъ и «у двора, у постоялаго» видѣлъ няньку, качающую ребенка, - его мысли направлялись въ сторону воспитанiя, которое представлялось ему сборникомъ правилъ, оскорбляющихъ человѣческое достоинство; изъ-подъ пера выступали горячiя строки, проклинающiя «пошлый опытъ» и призывающiя: «Жизни вольнымъ впечатлѣнiямъ душу вольную отдай, человѣческимъ стремленiямъ въ ней проснуться не мѣшай». Онъ наблюдалъ трудъ журналиста, и воображенiе подсказывало ему, какъ «бѣлый день занялся надъ столицей, сладко спитъ молодая жена, только труженикъ-мужъ блѣднолицый не ложится – ему не до сна». Несетъ его желѣзнодорожный поѣздъ, и при лунномъ сiяньи возстаетъ передъ нимъ «толпа мертвецовъ», - крестьянъ, нашедшихъ смерть при постройкѣ этой дороги: «прямо дороженька, насыпи узкiя, столбики, рельсы, мосты, а по бокамъ-то все косточки русскiя»… А когда дѣло доходитъ до деревни, то здѣсь для Н. уже почти нѣтъ просвѣта; кромѣ крестьянскихъ дѣтей, позволяющихъ отдохнуть отъ тяжелыхъ впечатлѣнiй, все остальное – униженiе, гнетъ труда, гнетъ произвола, гнетъ матерiальныхъ лишенiй. Не одно только крѣпостное право – время «когда свободно рыскалъ звѣрь, а человѣкъ бродилъ пугливо»; надъ крестьянствомъ, кажется Н., проносились и проносятся несчастiя, тяжеле которыхъ не знала исторiя человѣчества; ни древнiй Римъ, ни средневѣковье не могутъ поразить своими стонами знающихъ русскую деревню: «Храмъ воздыханья, храмъ печали, убогiй храмъ земли твоей, тяжеле стоновъ не слыхали ни римскiй Петръ, ни Колизей».

Съ такимъ даромъ видѣнiя отрицательныхъ сторонъ общественной жизни Н. естественно долженъ былъ сдѣлаться обличителемъ, сатирикомъ, проповѣдникомъ, карающимъ порокъ. Онъ пробовалъ и обличенiе, и сатиру, и проповѣдь. Но для обличѣния, практиковавшагося въ русской литературъ съ особеннымъ усердiемъ послѣ крымской войны, силы Н. были слишкомъ велики; онъ не могъ останавливаться на мелкихъ фактахъ, когда передъ нимъ раскрывалась широкая картина человѣческихъ несчастiй. Для сатиры онъ не обладалъ той гармонiей насмѣшки и негодованiя, безъ которой сатирическое произведенiе переходитъ или въ шаржъ, или въ морализованiе; мрачность его настроенiя не могла удержаться въ границахъ, необходимыхъ для осмѣянiя.

Главнымъ орудiемъ Н. стали «месть и печаль», - разсказъ о скорбяхъ человѣка подъ влiянiемъ дурныхъ общественныхъ условiй и возбужденiе негодованiя къ условiямъ, которыя способствуютъ умноженiю скорбей. Въ этой области онъ былъ истиннымъ поэтомъ, единственнымъ, сильнымъ, волнующимъ. Конечно, странно было бы его сравнивать съ Пушкинымъ или съ Лермонтовымъ. Онъ ставилъ передъ своей поэзiей совершенно другiя задачи, и роду этихъ задачъ отвѣчала та форма, которую онъ избиралъ. Нельзя отрицать, что во многихъ его произведенiяхъ нѣтъ музыкальности, которую мы считаемъ однимъ изъ главныхъ свойствъ поэтическаго творенiя; даже люди, вполнѣ увлеченные Н-ской поэзiей, признаютъ «совершенную непоэтичность» нѣкоторыхъ его произведенiй. Но рядомъ съ этими «непоэтичными» сколько дѣйствительно сильныхъ по образности, волнующей страсти, даже по музыкальности стиха произведенiй! Съ такими поэмами, какъ «Рыцарь на часъ», съ такими строфами, которыя во множествѣ разбросаны въ первой части «Несчастныхъ» и въ другихъ лучшихъ образцахъ Н-ской поэзiи, едва ли многое можетъ поспорить въ нашей литературѣ по силѣ производимаго впечатлѣнiя.

Поэзiи Н. вредило одно изъ главныхъ его достоинствъ: чрезмѣрная ясность мысли, чрезмѣрная опредѣленность взгляда. Съ задачами, которыя ставила передъ собой «муза мести и печали», эти свойства поэта, однако, вполнѣ гармонировали, и рѣзкость образовъ, точность эпитетовъ, ясность выраженiй стали отличительными свойствами Н-ской поэзiи. Отсутствiю сомнѣнiй, характеризовавшему Н. въ области отысканiя виновниковъ человѣческихъ несчастiй, отвѣчала такая же, если можно такъ выразиться, несомнѣнность формы, безъ расплывчатостей, недомолвокъ, смутностей и неопредѣленности. А этой формѣ соотвѣтствовали сила душевнаго натиска, энергiя настроенiя, взволнованность возбужденнаго чувства. Въ ту эпоху, когда Н. писалъ, никто не могъ вызвать такихъ восторженныхъ слезъ, такой бури сочувствiй и негодованiя, какъ авторъ «Размышленiй у параднаго подъѣзда», «Пѣсни Еремушки», «Убогой и нарядной». Въ Н-ской поэзiи было тогда такъ много струнъ, звучавшихъ въ унисонъ съ душевными струнами столь многихъ читателей. Все, что относилось къ деревнѣ, къ горю крестьянскихъ женщинъ, къ тяжкому труду и злой долѣ крестьянскихъ мужчинъ, было уже по одному своему содержанiю близко читателямъ того времени, а мстительныя «печаль» Н-ской музы дѣйствовала не однимъ содержанiемъ, но и силой и захватомъ напѣва.

Может быть, не менѣе, если не болѣе, сильно дѣйствовали лирическiя произведенiя Н. Поэтъ ясно видѣлъ дорогу, по которой ему надо было итти («Я призванъ былъ воспѣть твои страданья, терпѣньемъ изумляющiй народъ»), но онъ «къ цѣли шелъ колеблющимся шагомъ», онъ «для нея не жертвовалъ собой». И несоотвѣтствiе поведенiя съ тѣми указанiями на должное, которыя представлялись сознанiю, мучило Н. и находило отраженiе въ лучшихъ его покаянныхъ строфахъ. «Умру я скоро», «Ликуетъ врагъ», «Рыцарь на часъ» выражали мучительные укоры совѣсти, и среди поколѣния 70-хъ годовъ, жертвовавшаго собой, но считавшаго свои жертвы, малыми, шедшаго къ цѣли не «колеблющимся шагомъ», но упрекавшаго себя въ недостаткѣ твердости, эти мучительныя признанiя Н. читались, какъ выраженiе собственныхъ, читательскихъ, мукъ и покаянiя.

Н. былъ дѣйствительнымъ выразителемъ думъ и чувствованiй того поколѣнiя, и понятно, почему за гробомъ его шла такая огромная толпа, почему въ отвѣтъ на рѣчи, сопоставлявшiя имя Н. съ именами Пушкина и Лермонтова, слышались изъ толпы молодежи возгласы: «Онъ выше ихъ».

(Библ. указанiя см. XI, 674/75).
И. Игнатовъ.

 

Оригинал статьи можно посмотреть в Центре писателя В.И. Белова.
При использовании материалов ссылки на сайт centr-belova.ru и источник публикации обязательны.

Поделиться

 

Метрика