Пётр I Великий, последний царь московский и первый император всероссийский, род. в Москве 30 мая 1672 г., был четырнадцатым ребёнком царя Алексея Михайловича и первым от его второй жены Натальи Кирилловны Нарышкиной. В январе 1676 г. Потерял отца, в апреле 1682 г. – своего крестного, царя Фёдора. Тут он удалился с матерью в Преображенское, занялся «потешными» играми, стал обучаться арифметике, географии, артиллерийскому искусству у голландца Тиммермана, познакомившего П. с Немецкой слободой, с Лефортом и его соратниками. Здесь он переживал узурпацию Софьи и ужасы стрелецкого бунта (май 1682 г.).
В январе 1689 г. царица Наталья женила П. на Евдокии Фёдоровне Лопухиной, к которой он скоро сделался более чем равнодушен.
В августе 1689 г. П. чуть не убили в Преображенском; он уехал в Троице-Сергиев монастырь и оттуда подавил движение: Софья была удалена в Ново-Девичий монастырь, Ф. Шакловитый, С. Медведев и др. были казнены. 12 сентября 1689 г. П. фактически стал единым царём на Москве; имя царя Ивана V только упоминалось, да и то недолго, ибо в январе 1696 г. он умер, развязав руки П.
Воинские потехи, приняв широкие размеры, продолжались и после 1689 г.; П. занимался корабликами на Переяславльском озере, летом 1693 г. плавал по Белому морю, любовался иноземными кораблями, ездил в Архангельск в 1694 г. и, схоронив свою мать, после примерного Кожуховского похода, перешёл в 1695 г. к настоящему делу – Азовским походам, которые закончились взятием Азова 19 июля 1696 г. П. скоро обратил всё внимание на Балтийское море и в 1711 г., после несчастного Прутского похода, потерял Азов.
Расправившись в начале 1697 г. с заговором Циклера, П. отправился за границу: проехал через Германию в Голландию, где занимался на корабельной верфи; из Голландии проехал в Англию, откуда через Голландию же направился в Вену, намереваясь съездить в Венецию, но вместо Венеции попал в Москву, чтобы расправиться со стрельцами.
Вернувшийся П. повёл дело круто: стрелецкое войско решено уничтожить; Софья и Евдокия, которая не могла сойтись с мужем, были пострижены; издан ряд указов, которые начинали культурную реформу и объявляли окончательно войну старине. Поездка за границу, повторённая в 1717 г. (во Францию), многому научила П., который и в чужих краях не забывал ни своих вкусов, ни своей России с её насущными практическими потребностями.
Новое столетие П. начал великою Северной войной – исполнением миссии, унаследованной ещё от царя Ивана Грозного и теперь нуждавшейся в немедленном осуществлении, ибо в тогдашней европейской политике Россия не могла отсутствовать. Война определила всё дальнейшее царствование П. и весь ход его великих реформ. Нарвское поражение (19 ноября 1700 г.), основание Петербурга (16 мая 1703 г.), битвы при Добром и Лесном (1708 г.), Полтавская битва (27 июня 1709 г.), Прутский поход (1711 г.), успешные действия в Финляндии (1713 и 1714 гг.), наконец, Ништадский мир (30 августа 1721 г.) – и Россия приобрела прибалтийские берега, стала империей и вошла в европейский концерт, пережив пору страшного напряжения. Это напряжение сломило и самого П.: 28 января 1725 г. П. не стало.
П. поражал гигантским ростом (без двух вершков сажень!), своею необыкновенною силою, жестокостью, всей своей гордой и величественной осанкой с повелительным суровым выражением красивого, но немного грубоватого круглого лица, с откинутыми назад густыми вьющимися волосами.
С самого рождения П. обещал быть физически выдающимся человеком: новорожденный ребёнок оказался великаном – 11 вершков в длину. Он не пошёл ни в своего отца, царя Алексея Михайловича, ни в деда по отцовской линии. Как весьма многие замечательные люди, П. унаследовал внешние и внутренние особенности материнского рода. П. унаследовал не только положительные, но и отрицательные черты Нарышкиных.
Алексей Михайлович, души не чаявший во второй своей юной супруге, все свои лучшие отеческие чувства перенёс на её сына. Недолго пришлось царю лелеять П., оставленного им сиротою по 4-му году; но и в этот небольшой срок отцу удалось много сделать для развития в сыне первых детских вкусов, чему весьма содействовало то обстоятельство, что крепкий ребёнок изумительно быстро встал на ноги, начав ходить, когда ему исполнилось всего полгода.
Игрушками и забавами, окружавшими раннее детство П., развивались в нём преимущественно военные вкусы. Маленького царевича П. близкие к нему люди дарили «потешными лошадками, карабинами», «пистолями», «барабанцами», «булавами» и т. под., а царевич оказался «охотником» - и большим – до всех этих вещей. Подобных игрушек скоро накопилось очень много, и царевич мог забавляться ими вместе с приставленными к нему в достаточном количестве сверстниками, которые и явились первыми потешными солдатиками П. Эти самые ранние игрушки и игры были семенами, упавшими на очень благодарную почву: оне-то и пустили первые и весьма жизнеспособные побеги необыкновенной любви П., именно к военному ремеслу; по свидетельству современника Крекшина, маленький царевич не интересовался никакими забавами, кроме военных. Ранним физическим и умственным развитием он, повидимому, значительно опередил своих ровесников, - «робятки» скоро ему наскучили, и их пришлось заменить взрослыми «робятами», из которых, по повелению царя, был набран полк со знаменем, в зелёном мундире, вооружённый настоящим ружьём и названный «Петров полк» по имени своего воинственного полковника по 4-му году отроду.
Но царь Алексей Михайлович позаботился не об одних забавах для своего сына, - он же положил начало и правильному военному обучению его, успев назначить к нему в качестве военного наставника шотландца полковника Менезиуса, который состоял при нём и после преждевременной смерти царя Алексея вплоть до захвата власти царевной Софией. Таким образом уже с самого раннего детства в воспитании П., слагавшемся из военных потех и обучения, были налицо те элементы, которые потом приписывались исключительному влиянию Немецкой слободы: военщина и иноземцы. Правда, позднее, в период общения П. с Немецкой слободой, означенные элементы в его жизни были представлены в усиленном и даже утрированным виде, но намечены они были ещё в ту пору, когда П. находился под ласковым попечением своего разумно-благодушного отца и его вкусивших от заморского плода советников.
Брат П., царь Фёдор, не лишая его военного обучения, добавил к нему обучение грамоте; но достоин внимания тот несомненный факт, что с военными упражнениями ребёнок познакомился раньше, чем с букварём. Обучение грамоте начато было, когда П. был на исходе 5-й год (12 марта 1677 г.). Необыкновенно острая память позволила царевичу весьма быстро и легко проходить малозанимательный путь тогдашней «науки книжного научения», где и букварь, и Апостол, и Евангелие являлись какими-то неподвижными заграждениями, которые надо было брать приступом на-зубок. Для любознательного, но и чрезвычайно живого мальчика одно зубрение и выведение по «царевичевой буквари» (прописи) литер на бумаге было бы безнадёжно скучно, если бы указка Зотова ограничилась только этим; но «царевичев» грамотей, повидимому, инстинктивно, прирождённым педагогическим чутьём, понял, как сделать для непоседливого ученика занимательной учёбу; чтением П. разных «историй» о храбрых и мудрых царях, показываньем ему «потешных» книг с «кунштами», рисунками, - занятиями, практиковавшимися собственно не в учебное время, значительно расширялся круг учения, - и оно делалось более осмысленным и интересным. Но Зотов не ввёл чего-либо нового в детскую комнату Петра. Здесь уже раньше, в числе игрушек, бывших главным образом военными, были и «потешные» иллюстрированные книжки, тетради и гравированные картины, так называемые «фряжские листы» самого разнообразного содержания, не только сказочного, но и географического и исторического, рассмотрение которых увеличивало запас понятий и вообще развивало ребёнка. Зотов лишь воспользовался «потешным» образовательным материалом детской П. и превратил её в класс наглядного обучения – по картинкам.
Ознакомление П. с русской историей велось по специально для той цели приготовленной книжке с иллюстрациями, по «царственной книге в лицах». Образование П., при средствах тогдашней педагогии, в общем было начато правильно, но оно быстро кончилось, и потому младший сын царя Алексея, если и «остро прочитал» «наизусть или памятью» «всё Евангелие и Апостол», то в отношении письма остался недоучкой. Военное дело, начатое раньше обучения грамоте, дало до 1682 года более прочные результаты, чем уроки Зотова, почему после трагических событий означенного года П. легко и охотно встаёт на военную дорогу, направление которой указывалось, а потом и оправдывалось обстоятельствами.
В период времени от того момента, когда он впервые покинул колыбель для «потешной лошадки» и «барабанца», до того момента, когда услышал неистовый грохот стрелецких барабанов и увидал кровавую потеху стрельцов, П. развился так, как не развиваются обыкновенные люди, - и физически и умственно. 10-летний мальчик казался 15-16-летним юношей, невольно приковывавшим к себе взор своею внешностью. Это был курчавый, черноволосый отрок с искрящимися природным умом большими глазами; цветущим здоровьем так и веяло от его свежего, румяного лица и от всего его крепкого стана; быстрота и какая-то беспокойная порывистость движений изобличали в нём сангвиника с повышенною нервной возбудимостью.
Легко можно представить себе то впечатление, которое произвели на 10-летнего П. разыгравшиеся перед ним кровавые сцены во время стрелецкого мятежа, когда он опять стоял рядом с матерью, на этот раз в Красном крыльце. Вероятно, тогда он научился бояться. Так приходится думать, принимая во внимание позднейшее отношение П. к зверской расправе стрельцов с близкими к нему людьми и прежде всего с баловавшим его подарками добрым дедушкой Матвеевым. Никогда, в течение всей жизни, П. не мог забыть этих кошмарных минут. Кровью был облит порог жизни П., живого мальчика, с доверием смотревшего на весь мир широко раскрытыми, любознательными глазами. <…>
Н. Фирсов.
Статью целиком вы можете прочитать, посетив Сектор редких книг.
Источник: Энциклопедический словарь Русского Библиографического Института Гранат / до 33-го тома под ред. Ю.С. Гамбарова [и др.].- Москва : Ред. и экспедиция «Русского Библиографического Института Гранат». Т. 32, стлб. 115-120.