Рекомендовано для обсуждения в рамках литературного семинара.
Странные игры взрослых.
Взгляд 1.
В городе N на Фабричном переулке проживает небольшая семья. В тот самый день муж и отец семейства добирался с работы пешком по причине того, что забыл дома мелочь на проезд, тщательно собираемую накануне вечером. Либо в подкладке пальто была дыра, либо в голове. Работа его заключалась в изготовлении коробок. Ежедневно мимо трудяги проходило от пяти псевдоначальников, которые всячески подтрунивали над ним и даже дали прозвище. Изначально звали его «Коробочкой», но не прижилось по двум причинам: во-первых, из-за не столь явного соответствия с Коробочкой Гоголя, а во-вторых, никто не забывал, что носитель прозвища-мужчина. Тогда стали называть просто и лаконично: «Коробок».
«Дурацкий день. И нужно было этому Пятницкому подходить ко мне. Задержат, говорит, зарплату еще на неделю. Черт бы его побрал вместе с начальством, ни копейки в кармане», - рассуждал Коробок медленно волоча ноги по серым улицам города,-А, вот и магазин. Сейчас бы пива да с сыром-косичкой…Черта с два, жена-бестия съест с потрохами и не подавится, и были б деньги»
Все движения Коробка были медлительны, сквозила необъятная неохота возвращаться домой, но вот уже ноги сами привели трудягу к подъезду дома, подняли на третий этаж. Стоя перед дверью, он уже всё знал: жена дома и притом злая, как Цербер; знал, что на ужин съест тарелку супа, сядет на диван к телевизору или за компьютерный стол и проведет за монитором остаток дня, лишь бы не видеть этих ненавидящих глаз.
«Да я разве виноват, что так случилось? -говорил он всякий раз окружающим, стараясь убедить всех (и прежде всего себя), что сделал всё возможное, - Учился я на пилота, исправно сдавал все дисциплины. Механик виноват-разбились мы тогда. Контузило меня, не слышу на одно ухо. Но жив же! Жив…» И всякий раз невольно вопрошал себя: «А жив ли?»
Сильная мужская рука сжимала связку ключей, но голова была опущена вниз, как у троечника ученика. Ключ медленно входит в замочную скважину, раздается щелчок, затем второй. Левая рука бессильно падает на дверную ручку. И так каждый раз, каждый день. Бестия уже в коридоре стоит, руки в замке на груди, тяжелый взгляд обваливается на Коробка и заливает сердце цементом. Предвосхищая все, что может быть сказано, мужчина выдает с порога: «Мелочь забыл, пешком шел. Денег нет, еще неделю подожди».
-Подожди?! Сыну своему это скажи, у ребенка скоро живот к позвоночнику прилипнет!
-Не прилипнет.
-Тряпка, а не мужик. Даже заработанные деньги не можешь потребовать. Фу!
-Можешь не кричать? Голова болит,-Коробок снимает грязную обувь и заталкивает ее подальше в шкаф, от взгляда жены, от упреков в «свинстве». Вешает пальто и скорее уходит, чтобы не продолжать бессмысленный разговор. Жена продолжает упрекать, а Коробок лишь изредка поднимает виноватые, больные душой глаза. «Как постарели ее руки. А эти глаза когда-то излучали только добро и нежность. Любил я их именно такими и без устали говорил ей об этом, а теперь даже смотреть не могу. Гадко то как».
Когда суп был съеден, а тарелка свалена в раковину, Коробок перешел в комнату. Не обращая никакого внимания на окружающую его обстановку (во избежание любых треволнений), сел за стол. Экран монитора загорелся голубой заставкой, массивная рука растеклась по мышке. Отключилось все вокруг, остались лишь крупицы сознания, необходимые для игры в очередной шутер. Взгляд Коробка был то статичный, то крайне спешный. Не осталось ничего, ни единой ниточки связывающей игрока с реальностью, ничто из того, что могло активизировать мыслительный процесс. «Свобода. Никто здесь не знает, что я живу с ненавидящей меня фурией, клею коробки и получаю пинки от коллег», -иногда сквозило в его голове, как первый летний ветерок, освобождающий от всех волнений,- Уходит угнетающее время, проблемы».
Традиционно Коробок ложится спать после того, как заснет жена. Иногда в двенадцать, иногда в три ночи. Ведь время-то уходит.
«И завтра будет то же, и завтра будет так же. А она красивая у меня все же, когда спит,-замечает Коробок, смотря на разглаженное сном лицо жены,-Такой я ее и помню…»
Взгляд 2.
«Успею ли всё: проверить сочинения в пятых и десятых классах, заполнить журнал. Придумали же, а потом разбирайся с ним, а в школе компьютер еще такой…Нет, с этим все же нужно что-то сделать. Так, что еще? Уборка, готовка, домашнее задание с Алешкой. Курицу вчера забыла достать, успеет ли разморозиться? Или купить чего-нибудь? Но разгильдяй муж так любит этот суп», -почти ежедневно прокручивая список предстоящих дел, жена Коробка сидела в школьной столовой, размеренно качая ногой. Только здесь ее никто не дергал с вопросами, просьбами, жалобами. Оставалась во всем мире лишь она, кофе с молоком и конфета, одна из тех, что сохранились с первого сентября. Но долго сидеть так нельзя, в расписании окно и перерыв, нужно забрать сына из садика и тут же бежать обратно на работу. Дорога до дома привычно занимала двадцать минут, во время которых в голове навязчиво крутился список дел. Невысокий каблук размеренно стучал по асфальту, а юбка-карандаш предательски сползала. «Опять похудела?» Жена Коробка и впрямь была женщиной худой, скорее даже сухой. Ее мать порой сильно волновалась за здоровье дочери, но вскоре просто стала звать ее Спичкой: «Тебя ветром скоро унесет, как спичка ведь совсем». Но девочку это не беспокоило: жизнь била из нее ключом, фонтанируя так, что самые маленькие искры ее голубых глаз способны были разжечь целый спасательный костер. Годы шли, и однажды одна из самых больших искр попала точно в сердце ему. Коробок был счастлив, теперь ее огонь принадлежал только ему. Но вскоре жизнь перестала кипеть, а слезы текли все чаще, пока Спичка совсем не утонула в них и отсырела. Ни искр, ни огня.
«Суп готов, сочинения проверены, дома чисто настолько, насколько это возможно. И где его только носит? Время позднее, а если случилось что?! Нет, идет». Замок щелкнул два раза, Спичка пошла встречать мужа. «Опять грязный весь, ждала его полтора часа, а он даже не позвонил, не предупредил. Думала, что поужинаем всей семьей». Коробок отчеканил все, что казалось ему важным и ушел на кухню, не завершив разговор. «И как это понимать?» Обида привычно жгла грудь, но на это времени нет, нужно делать уроки с ребенком, а затем снова мыть посуду.
Спичка сидела рядом с сыном, а в другом конце комнаты немой муж за компьютерным столом. Алешка решал задачку про овечек, а взгляд Спички тем временем упал на пятно, въевшееся в обои. «Должно быть чай. Да, были времена, когда огонь был между нами, страсть поглощала. А теперь что? Даже не говорим почти. Такое оно, что ли, это семейное женское счастье?» Сын покончил с овечками, Спичка поцеловала его рыжую макушку и отправилась в ванную комнату.
Сидя на полу, она слышала взрывы, раздающиеся из колонок компьютера, и никак не могла заглушить войну в душе: взрывалось доверие, надежда, а осколки летели прямиком в сердце. Заталкивала грязное белье в машину и никак не могла проглотить, протолкнуть ком в горле. Одна, две слезы покатились по лицу и разбились о сухую кожу рук.
«Я ведь просто устала, наверное. Завтра отдохну, как следует. Хотя нет, завтра проверка в школе и диктант у шестого класса, Алешке надо еще помочь со сценкой в садик. Значит не завтра. Когда-нибудь точно отдохну. Когда-нибудь…»
Взгляд 3.
Когда-то еще летели искры от их соприкосновения. Так и получился он-родительское счастье, рыжий мальчуган, огонек в глазах родителей.
«Мама сегодня очень грустная опять, и волосы в разные стороны - нельзя ее огорчать, доем суп. Вот и папа пришел». Огонек догнал маму в коридоре, спрятался за ее халат.
«Опять говорят о деньгах. Почему президенту нельзя просто напечатать их побольше, чтобы всем хватило? И зачем папе говорить мне о деньгах, если я все слышу и так. А живот не прилипнет, я же суп съел. Мама опять ругает папу за что-то, но мне уже не хочется спрашивать, как-то раз сказали уже, что я все равно ничего не пойму. А зря, я все понимаю: маме просто очень грустно, она хочет разговаривать, а папа ест и молчит. Вот она и ругается. Все просто.
В садике иногда очень тяжелые задания дают, но я все равно с ними справляюсь. Мама думает, что помогает мне, а на самом деле просто сидит рядом и рассматривает стену. Каждый раз.
После заданий на дом я обычно смотрю, как папа играет на компьютере, но мама этого не любит, она говорит, что папа никого не слышит и не видит, когда играет, даже собственного сына. Но как можно меня не видеть, если я рядом стою?
У мамы опять глазки болят: красные все, когда из ванной выходит. Я очень волнуюсь за нее. У папы тоже болят, когда играет долго. А еще красные, когда он сидит во дворе у дома после работы и что-то пьет. Не понимаю зачем: и глаза красными становятся, и папа грустный.
Когда они грустные, то говорят мне, что любят друг друга и меня, но это похоже что секрет, потому что меж собой они не выдают тайны, а только кричат друг на друга. В странные игры взрослые играют…»